Сейтказы Матаев: я не разочаровался в людях

Не прошло и месяца, как глава Союза журналистов, создатель информагентства КазТАГ и президент не существующего ныне Национального пресс-клуба Сейтказы Матаев энергичной походкой вышел из ворот колонии в поселке Заречном навстречу строю видеокамер и диктофонов встречающих коллег. Тогда Матаев, освободившийся условно-досрочно, вновь повторил: вину не признает, свое и сына Асета заключение считает несправедливым. Корреспондента Sputnik Казахстан Сейтказы Бейсенгазиевич встретил в своей алматинской квартире. И сразу сказал: переливать из пустого в порожнее не хочет – это он так пресек попытки обсуждения "переживаний и чувств". Асет Матаев до сих пор находится в колонии. Впрочем, обойтись без вопросов о нем мы так и не смогли. Что рассказал собеседник, читайте в большом интервью.

- Я слышал — находясь в колонии, вы много времени проводили в госпитале. Это правда?

- Да, в медсанчасти. Во время следствия и во время суда было высокое артериальное давление. Честно говоря, у меня раньше такого заболевания не было – все это стрессовое состояние… Меня два раза госпитализировали в Алматы во время следствия и два раза в Астане, когда шел суд. Следователи финпола (Национального бюро по противодействию коррупции – прим.) считали, что я симулирую болезнь. Тогда я прошел судебно-медицинскую экспертизу. Мне дали на руки документ о болезни.

- Как себя чувствуете сейчас?

— Сейчас я прохожу восстановительное лечение. У меня уже была резистентная терапия, это значит, что болезнь не поддается лечению в условиях заключения. Поэтому когда меня перевели в Заречный (поселок в Алматинской области, где находится колония – прим.), меня сразу положили в медсанчасть.

- Лечение было адекватным?

— Насколько это было возможно в условиях ареста. Естественно, принимал поддерживающие лекарства.

- Я помню такой эпизод: вскоре после задержания, на суде, когда должны были дать санкцию на арест, вы стояли в кабинке в зале заседаний. Когда один из фотографов хотел вас так запечатлеть, вы крикнули ему, что скоро выйдете, тогда и "фотографируйте сколько хотите". Тогда вы еще не понимали, что все настолько серьезно?

- Я с адвокатами написал ходатайство в суд, чтобы они отпустили меня под залог. Но [вероятно], учитывая, что я журналист, они поместили меня под домашний арест. Началось следствие о хищении 300 миллионов тенге в городе Алматы Матаевым через Национальный пресс-клуб. 300 миллионов нет, они начали другое искать. "Вскрыли" банк. Да, Национальный пресс-клуб, у нас есть здание в Астане, у нас есть арендаторы, журналисты, мы услуги предлагали и получали деньги. Потом они обнаружили, что оборот Национального пресс-клуба составил миллиард тенге. Но оборот, вы знаете – "деньги приходят, деньги уходят" на развитие и все такое в течение пяти лет. А они нам сказали, что "это прибыль, и эту прибыль мы вскрыли". Вот с этого все и началось.

Кстати, я на суде сказал: "Вас жизнь накажет, так нельзя поступать". Потом узнаю, что через полгода судья, который вынес решение, скоропостижно скончался. Фамилию и имя говорить не буду. Жизнь наказала его.

- Когда во время следствия вы находились с Асетом в СИЗО, доходили слухи, что у "Матаева был тяжелый разговор с сыном", якобы вы поругались, потому что предложили: возьмете всю вину на себя.

- Нет, такого не было никогда. У меня был вариант, включающий три пункта: признание вины; возмещение ущерба; объявление об этом на пресс-конференции. Я вину не признал. После этого я вылетел в Алматы, и меня сразу задержали. Через некоторое время арестовали моего сына Асета, который к этому делу никакого отношения не имеет. Объясню: они рассматривали деятельность наших организаций – КазТАГа и Национального пресс-клуба в налоговый период с 2010 года по 2016 годы. Асет работал последние три месяца 2016 года, когда он стал генеральным директором: никаких подписей, никаких бумаг. Его "закрыли" и обвинили в том, что он виноват за предыдущие пять лет. От варианта, когда я признаю вину, а Асета выпускают, сын отказался. Мы не признали вину, отмели все обвинения по всем пунктам. Мы уже знали, что нам дадут срок и мы нормально все восприняли. С сыном вообще никаких разногласий не было.

- То есть, когда судья зачитывал приговор, вы уже были к нему готовы?

— Да, мы были готовы. Мы для себя уже давно приняли внутреннее решение о том, что мы никогда не пойдем на сделку со следствием, с судом, с прокуратурой, потому что были уверены в том, что не виноваты. Этот дух до сих пор помогает нам, потому что мы знаем, если бы я согласился с той позицией – все. Меня, считайте, в Казахстане нет. Не будет жизни ни мне, ни моим троим сыновьям, ни моим шестерым внучкам. Я думаю, это правильное было решение.

- Как себя чувствует Асет?

— Он чувствует себя нормально, считаю, что Асет выдержал все испытания. Мы вместе прошли три тюрьмы – в Астане, в Караганде, близ Алматы. Сейчас я прошел колонию, Асету осталось немного, два-три месяца он должен дождаться. У него оказался стержень, которого у многих молодых людей нет. Парню 33 года, правда, у него трое детей, естественно, он переживает, потому что находится в лагере… В конце февраля, наступает время замены меры пресечения, после отбытия одной трети срока заключения. Если нет злостных нарушений, если какие-то поощрения есть, он может выйти. У него нарушений нет. Мы надеемся.

- Нахождение в колонии с сыном: было легче, либо, наоборот, тяжелее?

— Не дай Бог, чтобы с сыном находиться в местах заключения. Тяжело и для него, и для меня. Вот сейчас половина моего сердца находится там, рядом с сыном. Я каждый день об этом думаю, каждую минуту. Он просто знает, что отец не простой человек, прошедший такие трудности, он стопроцентно уверен во мне, и я уверен в нем. Потому что тюрьма и лагерь очень тяжелое испытание. В заключении просто надо себя правильно вести. Оставаться человеком.

- Как складывались взаимоотношения с другими заключенными?

— Нормально. Там самое главное – не терять достоинства, обращать внимание на личную гигиену и здоровье, потому что в этих условиях ты должен сохранить себя – быть чистым и аккуратным. Там тоже люди. Нормальные отношения. Правильно должен построить взаимоотношения со всеми людьми и никто тебя пальцем не тронет, если ты уверен в себе. Естественно, за языком нужно следить. Мы с сыном договорились – ни одного матерного слова, разговаривали со всеми "на вы". И это создает определенное к тебе отношение. Там нет такого: если кто-то задает вопрос, ты можешь не отвечать, это нормально. Это твое право. Но ты должен оставаться человеком. Когда ты так поступаешь, к тебе нормальное отношение.

- Находясь в заключении, вы писали книгу. Она будет издана?

— Книгу надо писать для того, чтобы ее читали. А сейчас не век книг. Со дня ареста скоро будет два года. Ни на минуту наше информационное агентство, наши партнеры в Кыргызстане, в Таджикистане, в Афганистане, в Иране и в Китае не прекращали работать. Я встречался с коллективом КазТАГ и нашими партнерами. Знаете, что они сказали? Зарплату получали день в день. И никто не ушел. Работают! И мы знали, что нам надо сохранить наши медиа-активы, чтобы доказать, что мы на правильном пути находимся.

- Суд лишил вас права занимать должности, связанные с "организационно-распределительными, материально ответственными функциями", это цитата из приговора. Чем вы планируете заниматься в дальнейшем, и описывает ли эта формулировка ваше управление Союзом журналистов?

— Никоим образом. Понимаете, эта статья запрещает занимать руководящие должности в государственных органах и в предпринимательских структурах. Я думаю, что это в принципе не правильно, потому что ни я, ни сын в государственных органах не работали. Просто смешно выйти из мест заключения и потом попроситься на госслужбу. Мы же не дураки. Но это совершенно не касается Национального пресс-клуба и не касается Союза журналистов Казахстана. Потому что это общественные организации. Нам ничто не мешает заниматься этой работой. Да, когда следствие началось, я написал письмо членам правления, потому что меня избрали именно члены правления. Попросил временно меня освободить и предложил кандидатуру Тамары Калеевой, чтобы она исполняла обязанности председателя. То же касается Национального пресс-клуба. Согласно нашему уставу они приняли, и по возвращении я приступил к своим обязанностям.

- Как ваше заключение сказалось на работе Союза журналистов?

Там (в колонии – прим.) были попытки поставить нас на место. Я могу сказать – за время моего заключения было три попытки забрать Союз журналистов и сместить меня с должности председателя, но ничего не получилось. Один факт был в 2016 году, в середине лета. Еще суда не было, ко мне просто пришли люди. Я ответил: "Это не я решаю. Пусть решает Союз журналистов". Второй случай был, когда я находился в заключении – нашелся один человек, не буду его фамилию называть, он сейчас пытается со мной встретиться, принести извинения. Он хотел провести конференцию, обзванивал всех, себя предлагал в Союз. Потом правление собралось и его отвергло. Третья попытка была в колонии. Приехал довольно известный журналист, который сказал: есть предложение передать это (должность – прим.) ему. Я сказал: "На каком основании? Вы даже не являетесь не то, что членом правления, вы даже не член Союза журналистов!". Фамилию тоже называть не буду. Три попытки мы отбили.

- Недавно был создан Казахстанский Медиа Альянс. Считаете ли вы, что это попытка создать альтернативу Союзу журналистов?

— Понимаете, альтернативу Союзу журналистов пытались создать несколько раз. Я "за". Нет проблем. Никогда не препятствовал. Даже помогал финансово до этого: создавали Клуб главных редакторов, еще какие-то организации. Когда мы в колонии находились, узнали про Медиа Альянс. Нет проблем! Я же не министерство юстиции, которое дает разрешение, либо не дает его. Пусть создают. Если организация готова заменить своими реальными делами Союз журналистов, я просто буду благодарен. Но, боюсь, что из этой затеи ничего не получится. Я желаю им добра, пусть они работают. Смогут ли они защитить журналистов, изменить законы? На днях парламент принял поправки в закон "О СМИ". Их голос не слышен. Союз журналистов выступил, фонд "Адил Соз" выступил. Я посмотрел поправки – если вы хотите что-то опубликовать, должны взять разрешение письменное. Нонсенс. Я считаю, что такого жанра как журналистское расследование просто теперь не будет.

- Жизнь справедливая штука?

— Я с высоты 63 лет могу сказать: у меня прекрасная жизнь. С самого начала. У меня никогда не было "крыши", у меня никогда не было богатых родителей и родственников. Мой отец простой табунщик, мать доярка. Я всего добился в этой жизни сам. Заключение ничего не изменило. Я так же хорошо отношусь к жизни. Я не сломался, я уверен в себе, я уверен в своих детях, уверен в своих внучках. Меня как-то спросили: "А вы богатый человек?" – была какая-то передача. "Да, — говорю, — у меня три миллиона наличными". Как? Когда вы заработали? "Первый миллион мы с женой заработали в 1979 году, второй миллион в 1981 году, третий миллион в 1985 году. Это три моих сына. Теперь шесть прекрасных внучек, у меня еще шесть миллионов!". Жизнь не определяется богатством, имуществом. Ценность заключается в твоем статусе в обществе. Я считаю, что статус в обществе у меня довольно высокий. Я всегда говорил правду: сколько мы боролись против закрытия газет, других средств массовой информации. Я никогда об этом не молчал. Так же воспитаны мои дети. У нас планов очень много – будем расширять наши медиа-активы на другие страны. Мы хотели в Армении открыть, в Азербайджане открыть. В планах это есть. Я, скорее всего, буду заниматься международными проектами. Асет выйдет – тоже будет этим заниматься. В другой стране нет запрета заниматься нашими проектами.

- Есть подозрение, что тяжелее всех пришлось вашей супруге. Как она это пережила?

— Она, конечно, молодец. Она боролась за нас. Уже вышла на пенсию, я попросил, она начала заниматься Союзом журналистов. Вообще, в таких условиях главная поддержка – это семья. Друзей нет, все разбежались уже. Я и телефоном не пользуюсь, встречаюсь только здесь. Настоящие друзья всегда найдут дорогу ко мне.

- А многие отвернулись?

— Я их по фамилиям не могу назвать. Это жизнь, понимаете. Одни боятся, другие… Это естественно. Я в людях не разочаровался, у меня и друзей-то не было. Два-три человека. Они и сейчас со мной.